Капучино [G, Romeo/Kiro] romance {Закончен}

НАЗВАНИЕ: Капучино
АВТОР: Garnet Bracelet
БЭТА: Garnet Bracelet
ПЕЙРИНГ: Romeo/Kiro
РЕЙТИНГ: G
ЖАНР: romance
РАЗМЕР: мини
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: Наверно, есть OOC.
ОТ АВТОРА: В моем сердце живут две любви: к Парижу и кофе. Я попыталась выразить их обе в одном фике. Впрочем, первая любовь пересиливает.
Все, что может быть вам неизвестно (вроде названий и фраз на французском), обозначено звездочками и пояснено в конце.
ДИСКЛЕЙМЕР: Отказываюсь от прав на персонажей. Права на все прочее оставляю при себе.
ПРАВА РАЗМЕЩЕНИЙ И ПУБЛИКАЦИЙ: Только тут.
СТАТУС: Закончен.

Разрешение на публикацию получено

Париж, Латинский квартал*. Маленькое кафе на углу, с плетеными стульями и столиками прямо на тротуаре. Сводящий с ума запах кофе.
Ромео идет рядом, глядя назад, словно еще пытаясь увидеть оставшийся позади Пантеон.
- Зайдем? В кафе?
- Давай. Я хочу капучино.
В маленьком помещении темно и прохладно. Меню написано мелом на грифельной доске.
- Deux cafés au lait, s'il vous plaît.
- Bien, ça fait sept euros**, - бармен, массивный, седой, продолжает разговаривать с другим посетителем, собирая в широкую ладонь монетки.
А кофе здесь изумительный. Как, впрочем, везде в Париже. В этом городе не умеют делать дурной кофе.
Бело-бежевая воздушная пенка у краев чашки. Запах проникает, кажется, в самое сердце, наводя щемящую тоску по чему-то, оставшемуся безнадежно в прошлом.
Как богема начала двадцатого века. Молодые, едва из университета (вон она виднеется, Сорбонна***). В кафе все вместе. На языке скачут рифмы, мечтающие слететь на бумагу. Жизнь кипит, жизнь впереди. Все еще впереди, и сейчас прекрасно.
Киро поднимает чашку обеими руками и осторожно отхлебывает.
Не родился еще писатель, который сумеет грубыми, тяжелыми словами человеческого языка описать вкус кофе.
Парижского кофе.
Горько, но сахара не надо: сладость здесь вульгарна.
Это вкус и запах, слившиеся воедино. Из глаз сейчас покатятся слезы, горькие и счастливые. И двадцать лет спустя он будет вспоминать, как молодым пил волшебный капучино на тротуаре Латинского квартала, глядя на шпиль Сорбонны.
Во рту ирландская осень, лепестки каштановой фиалки, взгляд карих глаз щенка спаниеля. Звук скрипки соединяется с запахом новой картины.
- Ну как тебе? - Ромео поднимает голову.
- Давно не пил ничего подобного.
Сладостно кружится голова. Повторится ли когда-нибудь этот чудесный момент — капучино на тротуаре Латинского квартала?
Зачем, зачем вы канули в Лету, юные, прекрасные, гениальные? Где-то теперь лежат ваши кости? Помнят ли ваши истлевшие руки, как почти век тому назад держали в ныне мертвых пальцах чашки café au lait? Помнят ли ваши пустые глазницы, как некогда глядели на Сорбонну и синее, пронзительно-синее парижское небо?
Только не сойти с ума.
Прошлое умерло осенними листьями, стремительно слетевшими в землю кладбища.
Буйный, яркий поток жизни и не заметил, как растерял свои краски.

- О чем ты думаешь?
- О могилах в Пантеоне****.

Там, внизу, холодно. Камень, гулкие полы, пустота.
Странный, легкий воздух. Разбегающиеся коридоры. Маленькие комнаты, в каждой могилы.
Нет, могила — это земляная яма. Здесь же гробы из того же серо-желтоватого камня, из которого построены стены.
Здесь, под этой тяжелой крышкой, куда падает тусклый луч света из крохотного окошка под низким потолком, лежит Мари Кюри. Здесь — ее муж, Пьер.
В коридорах — цветные щиты, призванные пояснить, где чье захоронение. Они странно лишние здесь, в этом холодном полумертвом подвале.
- Иди сюда! - шепот Ромео долетает едва ли не с другого конца безмолвного подвала. - Здесь Виктор Гюго!
Киро подходит, удивленно чувствуя дрожь в ногах.
Так вот где нашел ты последнее упокоение, великий автор... Давно ли лежишь ты здесь, в каменном ящике, не видя солнца? Или там, откуда ты смотришь на нас сейчас, земное светило тускнет рядом с небесным, великим светом, недоступным глазам живых?
Кто положил сюда эти цветы? Они здесь ни к чему: еще не увядшие, они не нужны ни живым, ни мертвым.
А здесь в эпоху Первой Республики лежал Жан-Поль Марат, вождь якобинской Революции. Чьи жестокие, глумящиеся руки вытрясли твой прах под один из мостов равнодушной Сены? Какой ветер развеял твои легкие останки? И где ты сейчас, Друг Народа, греешься ли в священных лучах рядом с Вольтером или замаливаешь пролитую тобой кровь у страшного костра до черных твердых небес?
Сколько их здесь, в холодном каменном месте, слабых телом людей, прославивших свою Францию...

На улице звуки скрипки. Где-то играют студенты. Скрипка... и капучино.
- Тебе не холодно?
- Нет, уже нет.
- Пей кофе, остынет.

Каменные своды небольшой церкви недалеко от Пантеона.
Каменные кружева, сплетенные искусным резцом в арки и тела святых.
Каменное лицо Ромео, глядящего прямо перед собой. Только губы шевелятся: он шепчет молитву.
Здесь много студентов. Одни сидят с молитвенниками в руке, другие просто отдыхают телом на деревянных скамьях и душой под отнюдь не гнетущими каменными сводами.
Здесь хорошо и спокойно. Время словно замерло в этом святом месте, заслушавшись мерной латинской речью священника в черном.
Здесь полумрак пополам с дневным светом. Вход свободный, и тут сидят туристы. Они осматриваются по сторонам, блаженно вытянув ноги.
Есть ли еще где-то во Вселенной храмы, подобные католическим? Где душу не гнетет обязательство быть одухотворенным, забывшим о земном? Где глаза не режут пасхальные краски и болезненные лица нарисованных святых? Где камень над головой — не ужас могилы, а божественное благословение?

- Ты слышишь скрипку?
- Да.
- Ты не узнаешь мелодию?

Беззвучно, совершенно беззвучно скользит маятник Фуко по плитам Пантеона. Издали — да и вблизи — кажется, что он движется сам по себе. Вечный двигатель, не нуждающийся в подпитке энергией.
И лишь на расстоянии нескольких шагов, короткого взгляда, становится видно, что маятник подвешен на тончайшую жесткую нить.
Кто выбирал траекторию для этого синего веретена? Почему маятник движется по такой странной ломаной линии, заключенной в окружность, бьющейся о ее края?
Кажется, это как-то связано с вращением Земли...
Киро несколько минут стоит, следя за рывками веретена. Ни разу не увидел он, чтобы маятник повторил сделанное движение.
По стенам каменного здания висят яркие картины, кажется, известных художников. Здесь светло и просторно — потолок уходит в бесконечность. В середине потолка, куполе, отверстие.
Почему Пантеон? Какие боги населяют Париж?

- Нет, не узнаю.
- Это не совсем то, но очень похоже на Randajad Городской Симфонии. Послушай.
- В самом деле, очень похоже.
- Помнишь, в тот день мы в первый раз...
- Помню.

В этом необъятном городе с многовековой историей должны быть призраки. Человеческая память не испаряется после смерти.
Где же призраки королевского, благородного, кровавого, поэтичного прошлого Парижа?
Они есть. Они просто прячутся: днем их затмевает солнечный свет, ночью они живут во снах. Оживают они лишь сходя со страниц исторических книг да в фантазиях живых.

- Ромео...
- Что такое?
- Может, пойдем?
- Пойдем. Я все.

Они поднимаются со стульев, оставляют несколько монеток на чай и идут вниз по улице.
- Когда я умру, похорони меня в Пантеоне.
- Идиот.
- Почему же?
- Там хоронят только великих французов.
- Поэтому я идиот?
- И поэтому тоже.
- А еще почему?
- Я не дам тебе умереть, mon idiot. Je t'aime.
- Je t'aime aussi*****.

Призраки есть. У древнего Лувра — обиталища королей, у разудалого Монмартра — пристанища богемы, у Гревской площади — места публичных казней, у таинственного Собора Парижской Богоматери, которы строился двести лет...
Призраки есть. Но о них в другой раз.